Сколько прошло с момента того самого желанного глотка свободы от мрачных стен Азкабана? День? Два? Год? Какая к черту разница, если здесь, за тяжелыми двери Малфой менора, не смотря на ограничение в активности, Беллатрикс ощущала себя впервые по настоящему свободной, без надзирателей(и плевать, дементор ли это или уже почившая мать), без удушающего и пугающего до трясущихся рук запаха и рева моря, без криков и стонов некогда не просто "коллег", но друзей. Лестрейндж потеряла счет времени, да и как его не потерять, когда все это осталось в страшных снах, пусть ежедневных, пусть изматывающих до истерик, но все же снах. Каждый день Лестрейндж, не смотря на затяжную,  и судя по всему уже хроническую болезнь изматывающую тело, просыпалась с ощущением бесконечной свободы. Время от времени, Господин спускал Гончую с цепи и давал ей оторваться, войти в русло и вернуть саму себя. И каждый раз это доводило едва ли не до щенячьего восторга. Казалось, Лестрейндж стала еще более жестокой, насколько это вообще возможно. Но сейчас, не смотря ни на что, Белла бездействовала. Цисси, говоря по правде, уже достала своей опекой, впрочем, это возымело эффект, и Беллатрикс возвращалась к тому виду, который был всегда, который был ДО и должен остаться ПОСЛЕ. Вечно растрепанная грива черных волос перестала быть такой тусклой, но все еще оставалась спутанной, хотя и в пределах нормы. Болезненно бледная кожа постепенно становиласб все более смуглой, а в глаза вернулся тот лихорадочный блеск и вечное, затаенное предвкушение.
Да, Гончая все еще оставалась не худой, а абсолютно тощей, от чего частенько мерзла и прятала торчащие кости под тяжелым бархатом и плотными тканями. Наверное, те, кто помнил Друэллу заметили бы сходство и были бы правы. Черты лица за  годы Азкабана обострились и теперь были не точеными, а поистине хищными. Лестрейндж ненавидела свой новый облик так же сильно, как Поттеровское отродье и седую прядь в своих волосах. И все же, Беллатрикс Лестрейндж вернулась. Яркая, жестокая и абсолютно безумная в своей вере.
За годы Азкабана, и Белла это признавала, она потеряла большую, весомую часть себя, воспоминания, эмоции, ощущения. Она стала забывать тех, кто не имел значения, но в ее голове хранились почти безымянные картины самых ярких воспоминаний. Порой нелепых, ненужных, но важных.
Например как она впервые взяла на задание Рабастана, крики которого долго отражались эхом от Азкабанских стен. Или как в первую брачную ночь Рудольфус довел ее до состояния аффекта и вместо бурного секса, она запустила в него тяжеленной(и как я ей вообще размахнулась) кочергой для камина. И ведь почти попала. Или попала, этого она уже не помнит. Но вот ожидаемая ночь любви почему-то пропахла зельями и вообще была утром. Она даже помнила запах алкоголя, который исходил от него, когда валился в спальню он к измученной долгими родами Гончей. Ирония судьбы, что почти половину срока они провели в камерах напротив, но так и не осознавая этого, потому что дементоры практически не уходили, а их недолгие отлучки тратились на сон, который больше походил на забытье.
И вот сегодня, Лестрейндж впервые задумалась о том, что после той провальной(чертов Поттер!) операции, она так и не видела супруга. Да что и говорить, она с момента побега его толком не видела. Слишком долго приходила в себя, слишком тяжело выкарабкивалась, а потом было просто не до него, память затерла все эти мысли оставив лишь Темного Лорда.
Искать Рудо не хотелось и женщина очередной раз закрыла свое сознание от самой себя, оставаясь в блаженной тишине своей головы. Она сидела в комнате, которую Цисси называла музыкальной и смаковала бутылку вполне себе раритетного Огденского, которую отвоевала у хозяина Поместья. Большие глоки и задумчивый взгляд, в котором сквозит презрение, когда он натыкается на огромный белоснежный рояль. Белла любила музыку, но никогда не любила участвовать в ней. Не тот слух, и уж явно не те желания.
Где-то за спиной мерно тикали часы, где-то в груди им вторило собственное сердце, и только разъедающая изнутри болезнь иногда прорывлась в большой мир хриплым свистящим вдохом.

Сидя в пустой комнате, Лестрейндж рассуждала о том, насколько феноменально не правильным было ее возвращение. Тот, ради кого она держалась день за днем отвернулся. Та, которая ради нее готова сложить голову и пасть к ногам, была слишком не понятна. Непривычная и такая _не_ Лестрейндж, Изабелла тем не менее ворвалась в голову Беллы и накрепко там засела. К ней тянуло, необъяснимо сильно тянуло. Хотелось проверять на прочность ее и себя. Хотелось найти ту грань, за которой дозволенное уже заканчивалось и затащить в это безумие девочку, которая так походила на мать, но была едва ли не ее противоположностью.
Шаги.
Гончая меньше всего ожидала нарушителей ее уединения. Слишком уж хотелось сегодня абстрагироваться от всех и вся, раз уж не дают делать то, что действительно хочется, а именно надираться и крушить. Кто бы знал, во что превратится эта комната через пару часов активного пития Беллатрикс.
Все приближающиеся шаги. Что-то знакомое в них.
Беллатрикс прислушалась, привычка оставшаяся еще со времен Азкабана, когда под шумом моря она умудрялась вычленять своих палачей, измывавшихся над телом, но так и не сломивших до конца дух. Они просто впустили в него безумие. Нет. Даже не так. Они слили воедино голоса в голове и разум Беллы. 
Звук открывшейся двери заставил Лестрейндж вздрогнуть и только чудом она подавила желание вскочить на ноги и вытащить палочку, но узнавание пришло слишком быстро. Под мерный стук часов женщина с удивлением в глазах наблюдала за входящим в комнату... мужем? Напарником? Другом? Любовником, в конце концов? Нахлынули воспоминания. Очень много воспоминаний о первой встрече, о том, как он лишь смеялся, пока Гончая расцарапывала ему лицо в припадке ненависти, когда его объявили ее женихом. Тот редкий случай, когда Лестрейндж позволила себе слезы и ненавидела весь мир так, как может ненавидеть только подросток, которого лишили свободы. Обрывки воспоминаний накатывали волна за волной и стук часов отдавался пульсацией в мозгу. И силы повернуть голову как-то сами собой иссякли, когда она услышала голос, которого, стоит признать избегала с момента возвращения. Они всегда были чужими, и Азкабан только усилил это различие. Но, Белла признавала, что этих сильных рук, одному только Рудо присущего запаха и тембра его голоса не хватало. Он умело играл Беллой, как настоящий виртуоз срывая ее в состояние аффекта. И тогда проливалась кровь, и тогда она ненавидела еще сильнее, срываясь на крик наслаждения, когда бросалась на Лестрейджа.
Только он так называл Гончую, только ему позволена эта вольность, тогда как остальные в лучшем случае получали ступефаем в лоб. У него все такой же взгляд, и кажется он уже вернулся в форму...
- Рудольфус.
На выдохе, изучая его так, будто видит впервые в жизни. Впрочем, наверное так оно и есть. Здесь, за пределами Азкабана действительно новая жизнь, в которой еще долго придется учиться жить. Она изучает Рудо, а сама понимает, что перед его глазами зрелище явно не самое приятное. Некогда поджарая Гончая, теперь откровенно и болезненно тощая, ее смуглая когда-то кожа выглядит так, будто она смертельно больна. Запавшие глаза, очень острые скулы. Даже в лучшие годы Белла не отличалась плавностью линий, но сейчас, ее будто рисовали острыми, отрывистыми линиями. Гончая невольно откидывается в кресле ожидая вердикта, но вместо этого получает мимолетный поцелуй тонкого запястья, от которого волной пробегает холодок, от кончиков пальцев, до основания шеи, заставляя невольно шевельнуться волосы на затылке.
- Ну здравствуй, дорогой.
На ее искусанных губах усмешка и она отнимает свою руку, впрочем, не сводя с супруга взгляда.
- Встречный вопрос, а ты скучал? Скажем так, я о тебе вспоминала, и даже больше того, последний раз совсем недавно.
Она усмехается, привычно, едко и широко. Встряхивает головой отбрасывая волосы с лица и выгибает бровь.
- И какого ж Мерлина ты вспомнил обо мне, ненаглядный?
Беллатрикс язвит и наконец поднимается с кресла. Шорох бархата, который успешно скрывает потрепанное жизнью тело едва ли не под горло и подходит к супругу. Она двигается с привычной грацией хищника и чуть улыбается. Тонкие губы очертил кончик языка и женщина встала едва ли не в плотную к Рудольфусу. Лестрейндж обхватывает край стакана губами и тянет на себя, наклоняя и позволяя алкоголю обжечь горло. Все это с видом абсолютной нормальности происходящего и все той же хищной ухмылкой.
- Что же тебя привело, Кречет в эту обитель уныния и ненавистной мне фортепьянной музыки?
Лестрейндж рассмеялась, заливисто и ярко, откинув голову и обнажив зубы, чистый, искренний истеричный смех, а после еще один глоток янтарного напитка из рук Рудольфуса. Маленькие игры с так и не разгоревшимся когда-то огнем.

- Считай это взаимно, дражайший.
В чем-то Лестрейндж был прав в своих мыслях, пусть Лестрейндж этого и не могла знать. Сейчас она изучала своего мужа так, будто видела впервые, как диковинную зверушку, которая каким-то чудом оказалась за границами вольера. И тем не менее, муж был до боли знаком, будто ничего толком не менялось. Тот же голос, те же интонации и даже какие-то движения. Не смотря на отсутствие между ними близости любовной, духовная связь, если так выразиться, между ними была всегда. Слишком уж хорошо они друг друга дополняли.
- Ты так и не ответил на мой вопрос, Рудо.
Женщина прикрыла глаза и позволила себе тихий стон удовольствия когда он так ненавязчиво приласкал нежную кожу. Игра с огнем, игра на желаниях и чувственности женщины, для которой секс, если не основа, то явно большой источник жизненных удовольствия. Сколько раз он вот так легко и играючи ее заводил. Каждое его движение фиксировать взглядом темных глаз и позволять продолжить эту игру. На короткий миг обхватить палец губами и пройтись по нему языком, что бы тут же отстраниться и тихо, хрипло рассмеяться.
- Любопытство, знаешь ли, кошку сгубило.
Женщина хочет продолжить фразу, но осекается и фурией приникает к супругу. Все движения рывками, играя на неожиданности впечатать его в стену и сжать тонкие пальцы на горле супруга. Устрашающий маникюр впился в нежную кожу шеи, а взгляд почти черных от злости глаз метал молнии.
- Не смей говорить мне, Беллатрикс Друэлле Блэк, что я сломлена, слышишь? Что от меня осталось? А ты посмотри, дражайший, внимательно посмотри, а еще лучше рискни поднять палочку на ту, что даже спустя годы уложит тебя на обе лопатки и припечатает круцио, если из твоего поганого рта вылетит еще хоть одно оскорбление в мой адрес.
И так же рывком руку прочь, буквально сдирая кожу под своими ногтями до кровавых полос. Палочка скользит в руку уже рефлекторно, а эмоции доводят несчастный кусок дерева до того, что кончик начинает искрить.
- Не тебе мне говорить о том, что кто-то сломался, ой не тебе, милый муженек.
Она шипит от ярости, всматриваясь в глаза мужа и хищно улыбаясь.
- Уже напиться в одиночестве нельзя, козлина.
Стакан прочь из его рук и залпом осушить его  до дна, даже не морщась, лишь наслаждаясь огнем разливающимся по жилам. Стакан в камин и как ни в чем ни бывало посмотреть на супруга.
- Помнится мне, ты всегда отлично играл не только на моих нервах. Интересно, еще сможешь или твои руки уже ни на что не способны, как и твои попытки заполучить меня в собственную постель. Кстати да, говоря о постели... Я действительно познакомилась с Изабеллой. Забавная зверушка, не сказать что ни на что не способна, но как наследница...Мерлин великий, да даже я была лучше, хотя Друэлла всегда утверждала обратное. Наш блондинчик просвятил меня об ее успехах, и не сказать что они вообще есть. Зато она умеет отличать кактус от полыни в отличии от меня. Ну в общем и целом неплохой результат получился, даже не смотря на то, что я по всем стычкам с пузом носилась.
Женщина взяла в руки бутылку и с интересом посмотрела ее на просвет, принюхалась и сморщила острый носик.
- Ну и пойло ты принес, Рудольфус, вот никогда не умел пить и алкоголь выбирать не умел.
С этими словами женщина сделала два больших глотка прямо из горла и ухмыльнувшись вернулась в кресло. Ну что, поиграем как раньше Рудольфус? Ты выводишь меня из себя, а я взрываюсь эмоциями на радость себе. Драка, бурный секс, занавес? Узнаешь ли ты ту, что однажды тебе навязали против твоей и моей воли. Седая прядь задумчиво наматывается на палец. Привычка давниз лет, мучать свои волосы, когда глубоко задумываешься о чем-то. Лестрейндж часто так делала, когда выбирала слова.
- А знаешь, я ведь и правда о тебе вспоминала. Точнее день нашей свадьбы и как я расцарапала тебе лицо, когда ты собрался меня трахнуть в нашу первую брачную ночь. Даже удивительно, как мы друг друга не убили. Впрочем, наверное это даже хорошо. И наверное, хотя бы сейчас мне стоит тебя поблагодарить, что я еще жива. Сколько раз ты мне мою задницу прикрывал и сколько раз еще прикроешь. Ну, если это в твоих интересах.

- Ах, констатация факта? Да ну?
Она уже даже не кричит, женщина шипит не хуже рассерженой змеи глядя на своего супруга. В ее глазах кажется все пламя ада и она мягко выражаясь в ярости.
- Знаешь, дорогой, сломайся бы я, то ни одним зельем меня бы не вытащили с того света, на который я уже практически прибежала. Но нет, как видишь все еще жива, в нетерпении и даже тебе хочу рожу расцарапать.
Гончая повела плечом и прищурилась, разглядывая собственного мужа. Ее тонкие пальцы, до побелевших костяшек сжимают его тонкую шею, что бы отпуская разодрать его шею в клочья. С восхщением она смотрит на кровавые дорожки, пачкающие ворот рубашки и приподнявшись на цыпочках слизывает их. Ладони Лестрейндж все еще в железной хватке супруга, и плевать на то, что кожа уже пульсирует, намекая о том, что синяки уже есть. Кровь как афродизиак, как самый желанный нектар. Стон удовольствия, когда эта соленая, с металлическим привкусом жидкость касается губ Гончей. Беллатрикс жмется всем телом к супругу, упиваясь вкусом крови и наслаждаясь моментом. Эдакая слабость сумасшедшей женщины. Один только запах крови возбуждал до дрожи в тонких пальцах.
- Ты никогда не поддавался, это всегда противоречило твоей чести, не пытайся меня уязвить этим, Рудо. В любом бою, мы всегда на равных, и только в постели, я признаю твою силу. Что уж отрицать очевидное, физически ты всегда будешь сильнее.
Женщина с усмешкой наблюдала за мужем. Кто кому поддавался, это еще вопрос, она всегда знала, чего добивался Рудольфус, распаляя ее. Знала и давала ему это даже не задумываясь, в конце концов, это было даже интересно. Каждый считал себя победителем. Он потому что получал, что так желал, она потому что давала ему это и давала правдоподобно. Наблюдая за его жестами, Гончая по-птичьи склонила голову на бок и усмехнулась. Рудо всегда остается верен себе. Их перепалки заканчивающиеся бурным сексом в конечном итоге дарили удовольствием обоим, так почему же не продолжать это шоу? Она дразнила, заманивала и распаляла его. Даже годы в Азкабане не отшибли ей эту часть памяти. Кому как не ей знать, что любит ее дражайший супруг.
- Думаю, ты и сейчас в этом неизменен, ни в выборе пойла, ни в выборе женщин. Но твои расценки я помню и уж поверь, в долгу не останусь. Не люблю, знаешь ли, чувствовать себя должницей кому либо, тем более собственному мужу.
Беллатрикс откровенно облизнулась и снова опустилась в кресло. Закинув ногу на ногу, Гончая задумчиво водила пальцами по губам, изредка скользя по ним языком и размышляя.
- Налей и мне, гулять так гулять.
Женщина рассмеялась, откинув голову и искоса посмотрела на мужа.
- О да, я помню. Кажется я тогда порывалась их поубивать всех, за то что мешаю, но в конечном итоге им повезло, потому что ты всегда мастерски умел затыкать мой рот и крепко фиксировать. Но тот вечер был более чем великолепен и это сложно отрицать. Помню я даже сама тебе спину заживляющим бальзамом смазывала, хотя, подозреваю, что от моих ногтей у тебя шрамов больше чем от любой стычки с аврорами. Но да, я умею это проворачивать, и знаешь, мой дорогой, буду. Мне это нравится. Тебя заводит то, как я срываюсь на тебе, а меня то, какими методами ты меня успокаиваешь.
Белла растрепанная и с горящим взглядом была довольна жизнью в этот самый момент. Сейчас в ее мыслях был только ее супруг и неуемное желание напиться, что бы завершить этот день так, что бы чопорная Нарцисса судорожно накладывала заглушающее на их комнату.
- Помнится ты один раз не нашел силы как-то даже до поместья добраться, когда в пылу боя я дважды чуть не отхватила аваду. Вот тогда уже я натирала себя заживляющим с ног до головы. Кто бы думал, что страх потерять меня, может закончиться ТАК.
Лестрейндж усмехнулась и провела кончиками ногтей по своей шее.
- Помню тогда все долго удивлялись, чего это я закрылась в глухих платьях под горло, хотя всегда носила декольте. А ответ был слишком очевиден, что бы предполагать его. Но признаю, мне нравится такое проявление твоей власти надо мной.
Беллатрикс рассмеялась и забрала свой виски, делая небольшой глоток и чуть морща носик от едкого запаха. Она никогда не могла понять мужчин, которым нравился аромат этого напитка, но что и говорить, его вкус она любила. Забавное сочетание.