Бывают дни, когда всё идёт по плану, и ты с легкостью выполняешь задачу, с которой и не надеялся управиться так просто. А потом приходит мгновение — страшное, беспощадное — когда что-то щёлкает в твоей голове, и всё переворачивается с ног на голову, чтобы никогда уже не стать прежним.
Теперь это мгновение пролетело, безвозвратно ушло в прошлое, унося с собой планы, которые Альбус Дамблдор строил так долго, вынашивая вместе с надеждами и сомнениями, а потом так безрассудно обменял их на пленительный мираж. Старый волшебник украдкой бросил взгляд на кольцо, лежавшее перед ним на столе, и его сердце упало вниз, пропуская удар. Как наивен он был! А ведь он действительно верил, надевая его, что увидит лица матери и сестры. И как он был эгоистичен — в очередной раз поставил под удар всё, чем жили его соратники и он сам, ради сиюминутной прихоти. Он ничему не научился за целую жизнь, которая успела пролететь перед его глазами за этот короткий и жестокий миг. Но сейчас, пока ещё не слишком поздно, пора было взять себя в руки.
Его мысли путались, и острая, почти нестерпимая боль выстреливала из повреждённой кисти вверх по руке, заглушая обрывки догорающих страстей. Альбус чувствовал, как чужая и враждебная магия проникает в его кровь, поражая немеющее тело. Он не знал, не имел ни малейшего представления, спит ли Снейп в этот ночной час или, мучаясь очередной бессонницей, патрулирует пустынные коридоры, размышляя о печальной участи, которая ожидала всех, кто имел неосторожность навлечь на себя гнев Лорда Волдеморта. Но если оставалась ещё надежда остановить проклятие, на целом свете это было под силу только Северусу — в эту минуту это было единственное знание, которым обладал директор.
Дамблдор глубоко вдохнул воздух, стараясь привести в порядок мысли и чувства, а затем попытался подняться на ноги, но боль оказалась сильнее него, и он тяжело упал в кресло. Потраченные усилия были слишком велики для слабеющего старика. Перед глазами у него почернело, земля резко дёрнулась из-под ног, унося его от боли и собственной никчёмности туда, где было светло и тихо, и только невероятным усилием воли Альбусу удалось зацепиться за краешек сознания. Выныривая из холодного омута беспамятства, он со слабеющим отчаянием призвал домовика.
Хлопок аппарации раздался немедленно, и маленькое существо бросилось в его сторону.
— Директор Дамблдор, сэр, — домовой эльф потряс его за локоть, и новая волна боли прокатилась по телу мага, ненадолго приводя его в чувство, — Директор, сэр! Тинкли пришёл, как вы звали! Тинкли пришёл помогать!
В высоком голоске домовика едва контролируемый страх переплетался с неподдельным переживанием, и Альбус тяжело расцепил веки, устремляя на него мутный и расфокусированный взгляд.
— Тинкли… — слова давались ему с трудом, в горле пересохло, и его скрипучий голос прозвучал как лязг несмазанных петель, — Скорее... найди профессора Снейпа. Приведи его ко мне… не теряй времени!
Тинкли оказался смышлёным эльфом: ему не нужно было повторять дважды. Через мгновение он исчез, отправляясь на поиски зельевара, и старый волшебник не сдержал вздох облегчения. Бороться с проклятием он больше не мог. Силы стремительно покидали его, разрывая последние нити, связывавшие его с реальностью. Последнее, что помнил Дамблдор, прежде чем погрузиться в безликую темноту, были уши, напоминавшие летучую мышь, и огромные янтарные глаза, наполненные безграничной преданностью.

Отредактировано Albus Dumbledore (2016-04-09 18:26:40)

Заклинание вырвало Дамблдора из милосердного полумрака, лишённого всяких ощущений, и к нему в то же мгновение вернулась боль. Она пришла быстрее, чем осознание окружающего пространства, быстрее понимания, что теперь он был в кабинете не один.
От резкого запаха, ударившего в ноздри, внезапно скрутило внутренности, и Альбус невольно застонал. Далёкий голос, словно прозвучавший из чёрной глубины, из которой он стремительно вырывался на поверхность, велел ему что-то выпить, и твёрдая рука бесцеремонно поднесла к его рту стакан. Прохладная жидкость обожгла губы, и он, закашлявшись, сделал большой глоток. А потом, повинуясь настойчивой руке — ещё один. Горький вкус растопырника (с третьим глотком директор узнал ингредиент в настойке, которой его поили) вернул направление его мыслям, беспорядочно метавшимся в голове. Горло не хотело повиноваться, но он старательно пил, пока не осушил весь стакан.
Вскоре боль стала утихать, отступая на второй план, и директор приоткрыл глаза, окончательно возвращаясь к реальности. Он не знал, сколько времени провёл в беспамятстве. Но был уверен, что проклятие всё ещё имело над ним власть — он отчётливо ощущал его губительный холод. Конечно, нельзя было надеяться, что простое зелье остановит такие мощные чары... И тем не менее он испытывал огромную признательность человеку, который в эту минуту находился рядом.
— Простите, Северус, — виновато заговорил Дамблдор и медленно повернул голову к своему коллеге, попутно отмечая, что Снейп выглядел как человек, который не ожидал тревоги. Что было совсем не удивительно, — Я не хотел отрывать вас от ваших занятий в столь поздний час.
Он тяжело выпрямился в кресле. Движения всё ещё доставляли ему дискомфорт.
— Но вы понимаете, другого выхода у меня не было, — последние слова старый маг произнёс скорее для себя, нежели для своего собеседника.
— Присаживайтесь, будьте добры, — он кивнул на кресло, стоявшее по другую сторону от письменного стола. А затем внимательно посмотрел на домовика, озабоченно выглядывавшего из-за спины мастера зелий, и его губы сами растянулись в улыбке.
— Спасибо, Тинкли, — тепло сказал он эльфу, — Вы с Северусом меня спасли. Я ваш должник.
В широко распахнутых глазах домовика заплясали радостные огоньки, смешанные с остатками былых переживаний, и Альбус поймал себя на мысли, что по крайней мере один из свидетелей его позорной слабости этой ночью уснёт удовлетворённым. И этому свидетелю совсем не обязательно было знать, что опасность для директора не миновала.
— А теперь не мог бы ты оставить нас с профессором Снейпом наедине? — как можно мягче попросил он крохотное существо с янтарными глазами, ожидавшее дальнейших распоряжений. Тинкли охотно исполнил просьбу: поклонившись с важным достоинством, которым обладали лишь домовые эльфы Хогвартса, он растворился в воздухе.
После его исчезновения в кабинете директора повисло долгое и вынужденное молчание. В вязкой тишине, будто стекавшей из-под высоких сводов, Дамблдор слышал своё неровное дыхание и чувствовал, как сердце яростно считает удары в преддверии разговора, предстоявшего двум магам, застывшим по обе стороны от стола, на котором, поверх груды из свитков и пергаментов, чернело злосчастное кольцо.
Альбус не хотел на него смотреть. Он отчаянно желал оказаться в другом месте — подальше от всего, что произошло с ним и что за этим последует. Он мечтал вернуться назад, в тот час, когда голубой огонёк на конце его волшебной палочки вырвал из темноты то, что осталось от хижины Гонтов: окна с разбитыми стёклами, слепо глядевшими в ночь, стены, накренившиеся и нависшие над разросшимся сорняком. Он жаждал снова закружиться по комнате в плавном и чарующем танце, распутывая незримый узор и сливаясь с ним в одно целое, пока защитные заклинания Риддла не будут сняты. Теперь он знал, какое страшное испытание подстерегало его в тайнике, и, обладая этим знанием, он сумел бы перед ним устоять.
Но обмануть себя было непросто: проклятое кольцо обладало для волшебника такой притягательной силой, какую он и сам не мог до конца объяснить — против собственной воли он вновь задержал взгляд на камне. С его расколотой надвое поверхности на директора насмешливо взирали полустёртые символы Даров Смерти — вертикальная черта, разделявшая круг, заключённый в треугольник. Воскрешающий камень лежал перед ним, стоило лишь протянуть руку — безрассудная мечта молодости, горькое чаяние всех последующих лет, когда-то такое желанное, потом вычеркнутое из сердца, но не забытое... Ловушка, которой он из всех сил старался избежать, но всё равно угодил в неё. И второго шанса у него не будет. Он был не вправе терять голову — и не вправе предаваться малодушию.
Профессор тряхнул головой, отгоняя навязчивые мысли. В кресле напротив него Снейп терпеливо ждал объяснений, и Дамблдор больше не мог потребовать, чтобы молодой коллега вновь поверил ему без всяких вопросов. Но что он мог ему рассказать? Альбус украдкой взглянул на зельевара. Он знал, что Снейп был непревзойдённым окклюментом. Но ему приходилось иметь дело с сильнейшим легилиментом современности, и если что-то вдруг пойдёт не так, если правда станет известна Риддлу раньше времени… Ручаться за что-либо было нельзя. А об участи самого Снейпа в этом случае думать не хотелось даже теоретически.
— Я должен вас поблагодарить, — тихо и быстро, словно опасаясь передумать, заговорил директор, прерывая затянувшееся молчание, — Без вашей помощи я не протянул бы до рассвета. Но вы должны знать, проклятие остановлено только на время.
Здоровой рукой Альбус указал на артефакт, лежавший между ними и всё ещё занимавший огромное место в его сознании, привлекая к нему внимание зельевара:
— Взгляните, Северус. Когда-то это кольцо принадлежало Лорду Волдеморту, и наложенные на него чары сыграли со мной злую шутку. Конечно, не следовало его надевать... Что вы можете о нём сказать?
Проклятие и собственная глупость были меньшими из тех зол, в которые он мог посвятить Снейпа. Оставалось только надеяться, что этой ночью ему не придётся говорить о больших.

Отредактировано Albus Dumbledore (2016-04-15 14:50:56)

Какое чувство можно испытать, когда сказка незаметно проникает в твою жизнь? О чём можно мечтать, когда приходит понимание, насколько глубоко она пустила корни в окружающую действительность? Дамблдор никогда не мог подумать, что ответы на эти вопросы могут быть такими пугающими.
Он наблюдал, как Снейп, повинуясь его просьбе, достаёт волшебную палочку и поднимает в воздух кольцо Марволло Гонта. Он не попытался определить наложенное на него заклинание, хотя именно этого Альбус ждал от него в первую очередь — его трезвого взгляда, моментально выделявшего суть, его тонкого понимания тёмных искусств. Сейчас этого прагматизма не хватило. Символы, вырезанные на камне, захватили внимание зельевара, и старый маг практически почувствовал, как в неверном свете свечей хмурятся чёрные брови и тень сомнения пролетает по бесстрастному лицу, пока страшное словосочетание не было произнесено — Дары Смерти.
Какое слово может передать то чувство, когда сквозь густую пелену тумана пробивается извилистая тропинка, но делая по ней шаг, видишь перед собой лишь пропасть?
С внезапной остротой Дамблдор представил, что Снейпу тоже было, о ком скорбеть, чей образ вспоминать тихими вечерами, умоляя черноглазую темноту о прощении. Это открытие — о том, что его молодой коллега знал про Дары — стало для Альбуса неожиданностью. Верил ли Северус в сказки? Искал ли, как и он сам, таинственные артефакты? Невыразимая усталость обрушилась на директора, придавливая к креслу — будто снежная лавина, копившаяся в нём все эти годы, прорвала наконец незримую преграду — когда он представил, что Снейп тоже мог желать использовать воскрешающий камень. И в том, что невольно он мог дать зельевару бесплотную надежду, Альбус ещё острее почувствовал свою вину.
Отодвинув до поры печальные размышления, он начал издалека — с того, чем и собирался поделиться со своим шпионом, решаясь на этот непростой разговор:
— Я добыл эту вещицу, прогуливаясь неподалёку от Литтл-Хэнглтона сегодняшней ночью, — Дамблдор говорил ровным тоном, старательно контролируя свой голос, чтобы не выдать всего, что творилось у него внутри, — Простите меня, Северус, я не мог пригласить вас прогуляться со мной — но лишь из опасений, что Лорд Волдеморт не обрадуется тому, чем я планировал там заниматься.
На мгновение директор прервался, чтобы с тревогой заглянуть в чёрные глаза, пристально следившие за каждым его движением, и произнёс со всей серьёзностью, на какую был способен:
— Хотя и без этого вы подобрались слишком близко к его тайне, даже если не понимаете сейчас всего. И теперь вам следует быть предельно осторожным, потому что он не простит вам, если всплывёт всё то, что вы увидели и услышали в этом кабинете.
Конечно, Снейп не мог удовлетвориться этой скудной информацией, но всё-таки даже в таком ответе содержалось слишком много зацепок. Дамблдор знал, как работает легилименция: стоило лишь потянуть за ниточку, неосторожно мелькнувшую на самом краю сознания, чтобы распутать весь клубок. Но ниточка была тем незаметнее, чем меньшее значение маг придавал своему воспоминанию, и директор хотел, чтобы именно такими незначительными и остались его слова в памяти мастера зелий. Он вздохнул:
— Прошу, не требуйте рассказать вам больше. Такие секреты лучше не раскладывать по разным корзинам, а хранить их в одном месте.
Вторая часть вопроса была и сложнее, и легче одновременно. Легче, потому что едва ли стоило опасаться, что она заинтересует Волдеморта. Но как следовало поступить с самим Снейпом?
Какое решение можно принять, когда чувство долга и справедливости борется с желанием оградить человека, ставшего тебе по-настоящему дорогим, от несчастья, через которое ты сам прошёл считанные часы назад?
Дамблдор не помнил, как возвращался в Хогвартс после того, как опустошил тайник. Изменяющиеся сцены сливались для него в одну мутную и тёмную полосу, не задерживаясь в памяти. Перед мысленным взором старого мага в тот момент плыли лишь лица его давно умерших родных. Как в тумане влетел он в свой кабинет, с единственным желанием — быстрее разделаться с ненавистным крестражем. Он не почувствовал страха, волнами исходившего от кольца, потому что его переполняло предвкушение, какого он никогда не испытывал прежде. Мать и сестра протягивали ему руки, а он тянулся к ним беспомощно и отчаянно, сгорая от любви и раскаяния, и когда меч Гриффиндора со свистом рассёк воздух, пронзительный крик умирающего осколка души был созвучен крику его собственного сердца.
— Северус, мне не так-то просто догадаться, о чём вы думаете, — недовольно пожурил Альбус мастера зелий, и впервые за время этого разговора улыбка тронула его губы,— Но полагаю, вы хотите узнать, не воскрешающий ли камень вставлен в это кольцо?
Хотя ответ определённо был положительным, его попытка увидеть родных не увенчалась успехом — чуда не произошло. И дело тут было не только в проклятии. Те, кто давно покоится в мире, неохотно откликаются на зов смертных, сделанный из прихоти, пусть даже она продиктована самыми глубочайшими переживаниями. Больше всего на свете в эту минуту директор хотел, чтобы подобное разочарование миновало Снейпа.
— Я был не в себе, даже безумен, когда надевал его, потому что думал о том же. Вы видите, что из этого получилось, — всё, что Дамблдор говорил в эту минуту, было правдой, и никто не смог бы упрекнуть его в том, что он не сказал обыкновенного «да», — Символы действительно совпадают с теми, что были в иллюстрациях к книге Барда Биддля. Стоит ли им доверять или это всего лишь детская сказка? Думаю, на этот вопрос вы должны ответить себе сами.
Никто не смог бы его упрекнуть — кроме его собственной совести.